Название: "Ветер северо-южный, порывистый";
Мир: авторский;
Авторство: Тиллуан Ноктэм;
Размещение: Только с моего разрешения;
На низеньком кофейном столике насыпана горка всякой всячины - мелкие, круглые, как горох, камешки и шестеренки, привезенные с моря раковины и обломки цветастой пластиковой линейки, засушенные цветочные плоды с дробно перестукивающимися семенами и залитые янтарно-прозрачным пластиком птичьи перышки. Парит остывающая чашка чая - мята с липой, про которую, как часто бывает в такие моменты, попросту забыли.
Келли набирает бусы. Берет то одну, то другую безделушку, примеряет к наполовину готовой нитке. Иногда недовольно покачивает головой и возвращает вещицу обратно - не здесь, так еще куда сгодится. Иногда - быстро кивает своим мыслям, и тогда жужжит дрель-"отвертка", и через просверленное ушко новый фрагмент попадает к своим соседям, становясь частью целого.
Читать дальше...За окном вечереет. День почти прошел, и, в общем-то не зря. С фрилансом удалось разделаться еще до обеда - наконец-то. Кому мог понадобиться такой сайт - нудный, некрасивый, через край набитый техническими подробностями и параметрами каких-то труб - этого Келли себе представить так и не смогла, да и не очень-то хотела. Но делать его душа не лежала совершенно, и приходилось домучивать только под видом неминуемо приближающегося дедлайна, да обычными палочками-погонялочками - "строчка кода за маму, картинка за папу, табличка за святую инквизицию". Ну и все. Доделала, сдала, ладно. Зато бусы получились очень даже неплохие. Чего прибедняться - просто великолепные. Так часто бывает, когда наконец появляется свободная минутка, когда уже никуда не торопишься, и просто творишь - неспешно, со вкусом, для себя.
Сама она такое носить не будет - расклад в этот раз получился совсем не подходящий - но можно подарить кому-нибудь из подруг - Софе, например - та без ума от всяческого "хэндмейда". Или вот Галке - ей же тоже уже давно обещано сделать какой-нибудь браслетик... Браслетик. А бусы чем хуже? Ничем, и даже лучше.
Келли попивает остывший чай, и параллельно просматривает набежавшие за день смски.
У Риты намечаются посиделки в пятницу, забегай, будет весело. Угумн.
Денис предлагает собраться в воскресенье в кино, "ну, на этот новый, фантастический, по марвелу". Допустим.
Много жизнерадостного спама - "удлините свою карму", "научитесь торговать, особенно, если нечем" - и все еще абсолютно пустая ночь. Пара звонков, полторы переписки - и как назло, именно сегодня, в замечательный вечер вторника все оказались заняты. Гриша и Софа уже три дня как сбежали на море, и теперь манят-дразнят фотографиями волн, горячего песка и прохладной воды. Верный друг Димка и тот вне зоны доступа - ухитрился где-то подхватить единственного на весь город микроба и слег с температурой.
"Ну и ладно, раз вы все такие", - в притворном гневе Келли топает ногой. - "Вот возьму, возьму, да и пойду гулять в одиночку!"
Так тоже часто бывает. Пестрый свитер на плечи, кеды на ноги - готова к вечерним приключениям. Лишь бы приключились. Лишь бы что-то хорошее. Но вечер к тому вполне располагал.
Волшебник не стал появляться из воздуха, прилетать на ковре-самолете - просто вышел навстречу из арки между соседними домами и спросил сигарету.
- Ну что, желание за желание? - улыбнулся он, чиркая зажигалкой.
- То есть? - опешила Келли.
- Страсть, как курить хотелось, - пояснил тот. - И, веришь, вот никогошеньки на улице, ни единой живой души, словно все нарочно по домам попрятались. И вдруг - повезло! Что же, ты исполнила мое желание, - он выдохнул остро пахнущее вишней облачко. - А я взамен исполню твое. Честный обмен.
- То есть как? Какое желание?
- Лю-бо-е. Я, видишь ли, волшебник, - каким-то извиняющимся тоном ответил Келли странный собеседник.
- Вот так таки и любое? - рассмеялась девушка. - А если я бессмертие попрошу?
- Какое именно бессмертие? - деловито уточнил волшебник. - Ты не хочешь стареть? Или не хочешь умереть? Или, быть может, желаешь навсегда остаться в истории? Или, скажем, не во всей истории, а в сердце кого-то особенного?
Его сосредоточенный тон выбил девушку из колеи. Он говорил об этом очень просто, как будто действительно дело было - раз плюнуть, досадной мелочью, какие приходится делать десятками. Она поверила - может быть этому голосу, может быть, каштанового оттенка глазам, а может - и просто собственному предчувствию, обещавшему вечер чудес.
- Пошутила, - говорит Келли в ответ. - Пожалуй, глуповато. Кому нужно бессмертие? Одна морока от него.
- Соображаешь, - в голосе волшебника прозвучало одобрение. - Загадывать нужно то, что по-настоящему тревожит сердце, то, без чего вот вообще никак. А зачем вещи, без которых прекрасно можно обойтись? Всего лишь ненужный багаж.
Причудливый получался разговор. Вот она, вполне здравомыслящая девушка двадцати четырех лет от роду стоит посреди ночи в каком-то переулке, и ведет беседу о чудесах с человеком, который взялся исполнить любое ее желание - за сигарету. С одной стороны это звучало, как фантастическая, невероятных размеров, глупость. Рассказать кому - засмеют. Но с другой стороны - без гипотетического "потом", если - здесь и сейчас - почему-то вся эта фантасмагория обретала подобие здравого смысла.
По крайней мере, Келли не думала, что наткнулась на какого-то городского сумасшедшего - нет, напротив. Она пыталась сосредоточиться на себе, и придумать, что же ей такого пожелать.
"Вон тот замечательный сарафанчик", который она увидела в витрине магазина на прошлой неделе, и который понравился настолько отчаянно, что были бы деньги - точно бы купила, отправился в список ненужного вслед за бессмертием. Еще пара-тройка вещей - не то, не то, не то. В голову почему-то упрямо приходил список покупок - то, что можно было бы взять и купить за деньги. Не сейчас, а так - когда-нибудь. И кто скажет, что этакое приобретение будет доставлять радость еще долго-долго? Никто, в том числе она сама.
Простая и, в общем-то, смешная мысль, что у волшебника надо просить что-то волшебное, рождалась долго и в муках. Но тот не торопил - стоял напротив, поглядывал насмешливо, да дышал дымом, созерцая, как робкое "не может быть" перерастает в твердое "хочу".
"Хочу" оказалось довольно простое в общем, но сложное в деталях. Сколько ты уже никуда не уезжала, Кел? Сидишь себе на ровном месте, как будто тут медом намазано, скучаешь, гуляешь одна по ночам - а что тебя на деле-то держит, если подумать? Помнишь, ты же вольная птица - ноутбук, документы и смену одежды в рюкзак, взяла да уехала. И давно бы уже надо, да все никак не выберешь, куда сначала. Не то к отцу в Огайо. Не то к матери в Гамбург. Не то к кому-то из бесчисленных случайных знакомых, у которых ты почему-то задержалась в списке контактов, с кем почему-то продолжала болтать по электронке за тридевять земель, и кто частенько писал "ну, будешь у нас на Колыме - чтобы непременно в гости".
Что, если есть на свете такое доброе колдовство, что может взять и отправить разом в другой, незнакомый и неизвестный город? Город, который еще совсем новый - и смотрится иначе, и пахнет, и шумит по-своему, город, который мог бы на какое-то время приютить, закружить, а потом - отпустить назад, легкую и счастливую? Или другой - в котором захотелось бы остаться. Где, быть может, нашелся бы настоящий дом.
- Я хочу в другой город, - Келли говорит, удивляется и пугается, что все-таки это произнесла вслух. Прислушивается, не задрожит ли вдруг от произнесенного мироздание. И чуть смелее продолжает. - Отсюда. Куда-то. Только я не знаю еще куда.
- Потише? Погромче? Сингапур? Париж? Винницы? Памплона? - Самозваный волшебник забрасывает ее названиями, одно искристей другого. Играют полночные тени, мелькая плащом матадора, узкими улочками промеж бескрайних крошечных домиков, иллюминацией на титанической башне.
- Почему, в конце концов, не Гамбург? - добавляет он, улыбаясь. Лукаво, будто уже зная, что именно будет выбрано. Так оно и было.
Келли только всплескивает руками.
- Это просто не честно. Ужасно несправедливо, - жалуется она. - То одного желания слишком много, а теперь вот слишком мало! И как быть, если хочется побывать сразу и везде?
- Сразу и везде? Это можно, - откликнулся волшебник. - Как раз получается отличное желание, и, заметь, одно. Уложилась.
Разрешил! Радость поднялась, распахнула крылья, так что стало трудно дышать... и тут же поспешила забиться обратно, в насиженное укромное гнездо. Вот ты сейчас на улице, ночью, в Подмосковье, глупая. Как и куда ты отсюда в такой час попадешь? Размечталась. Все, что тебе светит - обойти кругом окрестные дворы, заглянуть в круглосуточный супермаркет за нектаринами - просто, чтобы грызть не себя по тому, чего не бывает.
- Значит, так, - заговорил волшебник. Сигарета в его пальцах не укоротилась ни на дюйм. - Сказку про Золушку помнишь? Вот и у тебя так же будет. Пока часы не пробьют двенадцать раз - гуляй где пожелаешь, а потом - домой. Хорошо?
- До полуночи? - Келли взглянула на часы. Двадцать три пятьдесят семь. Но время вдруг прибавило шагу, секундная стрелка резво намотала три круга, а в ушах протяжно, басовито загудело - так, словно часы на башенке университета в двух кварталах отсюда в мгновение отбили положенную дюжину ночных ударов.
- До полудня, - донеслось в ответ. - Возвращайся счастливой!
Вот он - случайный встречный, стоит в шаге от нее, вскидывает руку и машет на прощание. Все еще в шаге от нее - настолько невероятно долгом, что его, быть может, не преодолеть и за несколько лет. Разворачивается, уходит подмосковными дворами. А Келли остается здесь. Где-то здесь. Интересно, где именно это здесь?
Улицы превратились в карнавал, дразня ошалевшую и немного испуганную путницу - "Угадай меня!". Темные, без единого фонаря, и залитые светом рекламных витрин, безлюдные, и забитые настолько, что не протолкнуться, раскаленные солнцем и закутанные в ночь - они призрачно перетекали друг в друга.
"Угадай меня!"
Засыпанная цементом дорожка у огромного, гулкого собора становилась вдруг палубой яхты в неизвестном море - как тут понять, какое именно, если что в одну сторону, что в другую - переменчивая солёная гладь и крики чаек? Пять минут на мосту под половинкой - ровно по шаблону срезали - луны, еще пять - на тесном и шумном рынке Хургады. Там Келли все-таки добыла нектаринов - не обычно сладкого гореутолителя, а кусочек привычной реальности. Помогло не сильно - какая уж там привычная реальность, когда шаг-другой - и вот ты уже вытряхиваешь набившийся в кеды египетский песок, примостившись на бортике островерхой крыши какого-то невероятного четырехэтажного домика. Рядом поскрипывает флюгер - жестяной человечек с луком в одной руке и стрелами на четыре стороны ветра в другой.
Внизу тонкое покрывало первого снега разбрасывает в стороны искры света ночных фонарей, и поэтому светло, а в чистом небе чья-то щедрая рука насыпала фантастических, ярких звезд, и откуда-то доносится негромкая музыка - играют то ли фанк, то ли блюз - плавно, величаво, торжественно. В неизвестном городе правила атмосфера задержавшегося праздника - будто несколько часов тому назад здесь встречали Новый Год, но бокалы уже отзвенели, фейерверки отбились звонкой краской о небо, и теперь стояла густая праздничная полу-тишь. Взрослые ведут неторопливые разговоры, дети ложатся спать, ожидая на следующий день найти под елкой яркую коробку с подарком… Впрочем, не все.
Двое - мальчик и девочка - играли на крыше напротив, через улицу.
“И как я их сразу не углядела?” - весело удивилась Келли. - “А может быть, они здесь тоже в гостях, как и я?”
Дети бегали среди каминных труб и крохотных слуховых окошек, и перекидывались пестрым тряпичным мячом.
- Э-эй! - Келли замахала им рукой. - Ребята! Вы не подскажите, куда я попала? Что это за город?
Машут в ответ - и вот уже встали рядом у бортика со своей стороны улицы. Видимо, брат и сестра - светловолосые, ясноглазые, разрумянившиеся на морозе. Кричат что-то в ответ, жаль только, что непонятно. Келли виновато разводит руками - не понимаю, извините. Дети переглядываются, шушукаются между собой, так что через улицу перебираются лишь отдельные ноты незнакомой речи. Минута - и что-то порешили. Мальчик поднимает руку и показывает Келли тот самый шарик, покачивает его на ладони - дескать, лови! - и бросает.
Но рядом вдруг заверещал флюгер - на улицу некстати заглянул припозднившийся ветер. Мяч дрогнул и вдруг раскрылся, распластался по воздуху длинной цветастой лентой, и понесся вслед за несущей его воздушной рекой. Шарф летел совсем рядом, в каких-то жалких сантиметрах от вытянутой руки. Келли подалась чуть вперед, не глядя цапнула воздух - и почувствовала, что пестрая лента, словно живая просится на свободу, бьется у нее в кулаке.
И тут же - испуганный детский вскрик на два таких похожих голоса. И ощущение триумфа - поймала же! - стремительно сменяющееся испугом от понимания, что крыши под ее ногами больше нет. Внизу по улице прошла поземка, сметая нарядный снежок с промерзших камней мостовой.
Первое, интуитивное - зажмуриться. Не так страшно. Хотя какое там “не так”, когда сердце сбежало в пятки еще невероятно долгое мгновение назад. Обругать себя последними, бессильными словами, тут же с собой помириться - ну да, дура и есть дура, хотела приключений - вот, огребла по полной. Но если уж не судьба, если уж сейчас она шмякнется вниз - в такой момент с собой ссориться нельзя.
Начинаешь с собой мириться, разговаривать, вспоминать, обсуждать - и сразу столько тем, которые нужно обговорить, и столько слез, которые нужно выплакать, и столько посмеяться сквозь слезы.
Сколько у меня еще времени, а?
Скажи мне, ветер. Это ты налетел незваным гостем, это ты сорвал меня с крыши, как пушинку. Скажи, сколько еще?
Лето, и Келли - тогда еще совсем-совсем маленькая - делает с братом воздушного змея. На дворе ясный, ветреный день. Нитка разматывается, змей - неразличимая точка где-то там в поднебесье, а Митя и говорит - смотри, какая чудесная арфа. Всего с одной струной, но в ней - вся музыка ветра. И начинает перебирать пальцами по единственной нитке, словно играет - серьезный, сосредоточенный. И ветер начинает ему подыгрывать…
Сколько у меня еще времени, а?
Скажите мне, крыши. Вы, наверное, уже снова там, высоко, а я уже у самой земли. Часу не знакомы, а я все равно подарила вам свое сердце - с первого взгляда.
А вам ведь не нужно таких подарков, да? Зачем вам самая глупая часть человеческого тела - наивная, порывистая, толкающая на такие вот сумасшедшие поступки?
Вы мудрее людей, крыши. Мы-то сами, идиоты, не имеем ни малейшего понятия, зачем делаем такие подарки друг другу. Но делаем, и сами же страдаем - потому что подарки, как известно, не возвращают.
Сколько у меня еще времени, а?
Секунды? Доли секунды? Почему я думаю обо всех этих глупостях? А почему бы и нет? О чем в такой момент надо думать? Интересно, продаются где-нибудь брошюры, рекомендующие хорошие темы на подумать, когда падаешь с крыши вниз? А может, сейчас, вот уже… А может, нет. Может, так и будет - пока я не открою глаза? Такая простая формула бессмертия. Просто не открывай глаза. Не открывай, хорошо?
Сколько у меня еще времени, а?
Открыла.
Открыла? Молодец! Теперь хоть стой, хоть падай. Наверное, все-таки стой - падать ты уже пробовала, и до сих пор падаешь… Но край крыши - вот он, никуда не делся, рукой подать. Потянулась. Ухватилась. Заскребла кедами по промерзлой черепице - хоть ползком, хоть на четвереньках, хоть как, только бы подальше оттуда.
Села. Стряхнула с ресниц примерзшие слезинки. Мелкими, частыми глотками начала пить предрассветный воздух.
Не упала.
“Так не бывает, - думала Келли. - Так просто не может быть. Есть же в мире определенные правила. Нельзя выйти из дома в дождь без зонтика, и вернуться сухой. Нельзя посмотреть на себя заспанную утром в зеркало, и не испугаться. Наконец, нельзя и упасть с крыши, повисеть немного в воздухе, а потом решить, что на крыше тебе больше нравится.”
“А то, что нельзя половину жизни провести в Подмосковье, а потом посреди ночи унестись за тридевять земель - это у тебя каким пунктом идет, дорогуша?”
Шмыгнула носом, но все-таки улыбнулась. Вот и молодец - в первый-то раз всегда улыбнуться сложнее всего.
“И если уж взялась за такой бред, как составление списка законов мироздания, запиши туда - нельзя встретиться с чудесами лицом к лицу, и продолжать делать вид, что ко всему готова,” - не унимался внутренний голос.
Прыснула. Внутренний голос как-то поменялся - стал задорнее, смелее, насмешливее. Келли он таким понравился гораздо больше, вот только… Ну будто с акцентом говорит.
“И с самой все в порядке, и шарф-то ты поймала, так на что жаловаться?”
Шарф. И правда, шарф. Виновник этого нечаянного приключения, про который она уже начисто успела забыть. И который, как оказалось, до сих пор зажат в левой руке - свисает, бедолага, смирился с тем, что полетать ему не дали.
Келли повязывает трофей на шею, и запоздала удивляется, что до сих пор не замерзла.
“В детстве, помнишь, Кел - тогда ты как-то проще относилась к тому, что люди могут летать. И сама хотела, да вот что-то не сложилось, как я посмотрю.”
Вспомнила. И проснулась.
- Кел! Келли! Пора вставать! - Брат сначала аккуратно трогает девочку за руку, затем трясет за плечо. Та уже проснулась, но виду не подает, лишь иногда за прикрытыми ресницами проблескивает короткий хитрый взгляд.
- Ну хватит уже дурачиться, подъем! - Митя трясет сестру как грушу, а затем начинает раскручивать кокон, в который та ухитрилась превратить за ночь одеяло. Келли хохочет и отбивается подушкой. Наконец, победила дружба.
Летние каникулы. Целое бесконечное лето впереди. Что оно готовило на следующую неделю, или там на месяц - о таких вещах маленькая Келли не задумывалась. Но сегодняшнее утро определенно стоило того, чтобы умыться, расчесаться, одеться, слететь стремглав с лестницы, проглотить неглядя тарелку каши и бутерброд с вареньем, и теперь уже самой тормошить брата, который все еще чего-то возился. Все они еще чего-то возятся, когда ты уже ко всему готова, баки заправлены, диспетчер велел что-нибудь накинуть, а то ветер на улице просто кошмарный, ключ на старт, и тебе двенадцать.
- Долго не задерживайтесь, - напутствовала мама. - Митя, присмотри за сестрой, а то улетит еще в теплые страны!
- Улечу! - обрадованно верещала Келли. - Непременно улечу! Но к обеду вернусь.
- Ну если так, тогда можно.
И дети припустились наперегонки к взлетно-посадочной полосе с самолетами под мышкой.
Именно так, рано-прерано утром. Пока еще не прибежали соседские мальчишки, и не устроили футбольное поле, здесь - посадочная полоса.
Самолеты всегда делали вместе - Митя выпиливал детали из фанеры, а Келли собирала. Брат приделывал моторчик, который будет вращать пропеллер, а сестра бралась за кисти и краски и расписывала уже почти готовый планер во все цвета, какие приходили ей в голову. Коричневый, как древесный ствол, корпус и зеленые в хвою крылья. Лиловый с морозными узорами, словно ёлочная игрушка.
И запускали, само собой, тоже вместе. Ключ на старт! Жужжали крохотные двигатели, самолетики неуверенно прыгали по земле, но затем обязательно отрывались от нее и набирали высоту. Митя всегда смотрел вслед своему планеру со строгим прищуром - подмечал какие-то ему одному понятные мелочи, чтобы по возвращении домой вновь взяться за кальку и карандаш и что-то поправить для следующей модели. А Келли… она просто была там. Летела рядом с крошечной фанерной моделью, испуганно ахала, попав в очередную воздушную яму, сжимала кулачки, глядя как самолетик борется с чересчур сильным для него встречным ветром. И потом - сама не понимала каким чудом оказывалась на земле, там же где стояла.
И знала, что вновь будет возиться с вонючим клеем, рассматривать непонятные схемы, лишь бы только опять прибежать сюда поутру, и крикнуть “Полетели!”, когда яркий самолетик оторвется от земли.
Не было у голоса никакого акцента. Просто чистый. Просто звонкий. Просто детский. Чудесный, восторженный, готовый удивиться целому миру голос, который на многие-многие годы заснул, ведь вокруг не было ничего интересного - по-настоящему интересного. Институтская суета, шумные вечеринки, свиданки, одна квартира, работа, другая квартира, новые люди, старые друзья - все это для ребенка слишком сложно и непонятно. А когда не интересно - что ребенку тут делать-то? Вот он и убегает туда, где любопытно, а если поздно - то просто ложится спать. Вот только просыпается на следующее утро кто-то другой. И идет по уже привычным делам, увлекается тем, на что косо посмотрел бы вчера, забывает о чем-то, что хотел сохранить в памяти - просто потому что уже вырос из таких глупостей, как фанерные самолетики.
А ребенок спит. И иногда, чтобы его разбудить, нужно не меньше, чем настоящее волшебство.
Ну давай же, Кел. Тебя же сейчас просто разорвет, если ты это не скажешь.
- Полетели! - звонко кричит девушка, и второй раз за ночь сигает с крыши.
Но на этот раз - вертикально вверх. Яркий самолетик отправился в полет, оставляя за собой пестро-шарфяной след и оголтело вращающийся флюгер. А на крыше осталось что-то невидимое, но невыносимо тяжелое. Нечто вздохнуло, когда порыв ветра повалил его на бок, и медленно просело внутрь себя. Это люди прочны до невероятности, такое на себе таскают, и ничего - живут. Но сам по себе сброшенный с сердца камень существовать не может - и превращается из весомой пустоты в просто пустое место.
Кто еще может оказаться везде и сразу? Кто не мерзнет, не страдает от жары? Кому все равно, куда падать, если все равно летишь? Надо же было столько времени потратить, чтобы понять элементарную вещь! Просто ты стала ветром, Кел. И знаешь, что самое прекрасное? У тебя еще чертова уйма времени до полудня.
Сама она такое носить не будет - расклад в этот раз получился совсем не подходящий - но можно подарить кому-нибудь из подруг - Софе, например - та без ума от всяческого "хэндмейда". Или вот Галке - ей же тоже уже давно обещано сделать какой-нибудь браслетик... Браслетик. А бусы чем хуже? Ничем, и даже лучше.
Келли попивает остывший чай, и параллельно просматривает набежавшие за день смски.
У Риты намечаются посиделки в пятницу, забегай, будет весело. Угумн.
Денис предлагает собраться в воскресенье в кино, "ну, на этот новый, фантастический, по марвелу". Допустим.
Много жизнерадостного спама - "удлините свою карму", "научитесь торговать, особенно, если нечем" - и все еще абсолютно пустая ночь. Пара звонков, полторы переписки - и как назло, именно сегодня, в замечательный вечер вторника все оказались заняты. Гриша и Софа уже три дня как сбежали на море, и теперь манят-дразнят фотографиями волн, горячего песка и прохладной воды. Верный друг Димка и тот вне зоны доступа - ухитрился где-то подхватить единственного на весь город микроба и слег с температурой.
"Ну и ладно, раз вы все такие", - в притворном гневе Келли топает ногой. - "Вот возьму, возьму, да и пойду гулять в одиночку!"
Так тоже часто бывает. Пестрый свитер на плечи, кеды на ноги - готова к вечерним приключениям. Лишь бы приключились. Лишь бы что-то хорошее. Но вечер к тому вполне располагал.
Волшебник не стал появляться из воздуха, прилетать на ковре-самолете - просто вышел навстречу из арки между соседними домами и спросил сигарету.
- Ну что, желание за желание? - улыбнулся он, чиркая зажигалкой.
- То есть? - опешила Келли.
- Страсть, как курить хотелось, - пояснил тот. - И, веришь, вот никогошеньки на улице, ни единой живой души, словно все нарочно по домам попрятались. И вдруг - повезло! Что же, ты исполнила мое желание, - он выдохнул остро пахнущее вишней облачко. - А я взамен исполню твое. Честный обмен.
- То есть как? Какое желание?
- Лю-бо-е. Я, видишь ли, волшебник, - каким-то извиняющимся тоном ответил Келли странный собеседник.
- Вот так таки и любое? - рассмеялась девушка. - А если я бессмертие попрошу?
- Какое именно бессмертие? - деловито уточнил волшебник. - Ты не хочешь стареть? Или не хочешь умереть? Или, быть может, желаешь навсегда остаться в истории? Или, скажем, не во всей истории, а в сердце кого-то особенного?
Его сосредоточенный тон выбил девушку из колеи. Он говорил об этом очень просто, как будто действительно дело было - раз плюнуть, досадной мелочью, какие приходится делать десятками. Она поверила - может быть этому голосу, может быть, каштанового оттенка глазам, а может - и просто собственному предчувствию, обещавшему вечер чудес.
- Пошутила, - говорит Келли в ответ. - Пожалуй, глуповато. Кому нужно бессмертие? Одна морока от него.
- Соображаешь, - в голосе волшебника прозвучало одобрение. - Загадывать нужно то, что по-настоящему тревожит сердце, то, без чего вот вообще никак. А зачем вещи, без которых прекрасно можно обойтись? Всего лишь ненужный багаж.
Причудливый получался разговор. Вот она, вполне здравомыслящая девушка двадцати четырех лет от роду стоит посреди ночи в каком-то переулке, и ведет беседу о чудесах с человеком, который взялся исполнить любое ее желание - за сигарету. С одной стороны это звучало, как фантастическая, невероятных размеров, глупость. Рассказать кому - засмеют. Но с другой стороны - без гипотетического "потом", если - здесь и сейчас - почему-то вся эта фантасмагория обретала подобие здравого смысла.
По крайней мере, Келли не думала, что наткнулась на какого-то городского сумасшедшего - нет, напротив. Она пыталась сосредоточиться на себе, и придумать, что же ей такого пожелать.
"Вон тот замечательный сарафанчик", который она увидела в витрине магазина на прошлой неделе, и который понравился настолько отчаянно, что были бы деньги - точно бы купила, отправился в список ненужного вслед за бессмертием. Еще пара-тройка вещей - не то, не то, не то. В голову почему-то упрямо приходил список покупок - то, что можно было бы взять и купить за деньги. Не сейчас, а так - когда-нибудь. И кто скажет, что этакое приобретение будет доставлять радость еще долго-долго? Никто, в том числе она сама.
Простая и, в общем-то, смешная мысль, что у волшебника надо просить что-то волшебное, рождалась долго и в муках. Но тот не торопил - стоял напротив, поглядывал насмешливо, да дышал дымом, созерцая, как робкое "не может быть" перерастает в твердое "хочу".
"Хочу" оказалось довольно простое в общем, но сложное в деталях. Сколько ты уже никуда не уезжала, Кел? Сидишь себе на ровном месте, как будто тут медом намазано, скучаешь, гуляешь одна по ночам - а что тебя на деле-то держит, если подумать? Помнишь, ты же вольная птица - ноутбук, документы и смену одежды в рюкзак, взяла да уехала. И давно бы уже надо, да все никак не выберешь, куда сначала. Не то к отцу в Огайо. Не то к матери в Гамбург. Не то к кому-то из бесчисленных случайных знакомых, у которых ты почему-то задержалась в списке контактов, с кем почему-то продолжала болтать по электронке за тридевять земель, и кто частенько писал "ну, будешь у нас на Колыме - чтобы непременно в гости".
Что, если есть на свете такое доброе колдовство, что может взять и отправить разом в другой, незнакомый и неизвестный город? Город, который еще совсем новый - и смотрится иначе, и пахнет, и шумит по-своему, город, который мог бы на какое-то время приютить, закружить, а потом - отпустить назад, легкую и счастливую? Или другой - в котором захотелось бы остаться. Где, быть может, нашелся бы настоящий дом.
- Я хочу в другой город, - Келли говорит, удивляется и пугается, что все-таки это произнесла вслух. Прислушивается, не задрожит ли вдруг от произнесенного мироздание. И чуть смелее продолжает. - Отсюда. Куда-то. Только я не знаю еще куда.
- Потише? Погромче? Сингапур? Париж? Винницы? Памплона? - Самозваный волшебник забрасывает ее названиями, одно искристей другого. Играют полночные тени, мелькая плащом матадора, узкими улочками промеж бескрайних крошечных домиков, иллюминацией на титанической башне.
- Почему, в конце концов, не Гамбург? - добавляет он, улыбаясь. Лукаво, будто уже зная, что именно будет выбрано. Так оно и было.
Келли только всплескивает руками.
- Это просто не честно. Ужасно несправедливо, - жалуется она. - То одного желания слишком много, а теперь вот слишком мало! И как быть, если хочется побывать сразу и везде?
- Сразу и везде? Это можно, - откликнулся волшебник. - Как раз получается отличное желание, и, заметь, одно. Уложилась.
Разрешил! Радость поднялась, распахнула крылья, так что стало трудно дышать... и тут же поспешила забиться обратно, в насиженное укромное гнездо. Вот ты сейчас на улице, ночью, в Подмосковье, глупая. Как и куда ты отсюда в такой час попадешь? Размечталась. Все, что тебе светит - обойти кругом окрестные дворы, заглянуть в круглосуточный супермаркет за нектаринами - просто, чтобы грызть не себя по тому, чего не бывает.
- Значит, так, - заговорил волшебник. Сигарета в его пальцах не укоротилась ни на дюйм. - Сказку про Золушку помнишь? Вот и у тебя так же будет. Пока часы не пробьют двенадцать раз - гуляй где пожелаешь, а потом - домой. Хорошо?
- До полуночи? - Келли взглянула на часы. Двадцать три пятьдесят семь. Но время вдруг прибавило шагу, секундная стрелка резво намотала три круга, а в ушах протяжно, басовито загудело - так, словно часы на башенке университета в двух кварталах отсюда в мгновение отбили положенную дюжину ночных ударов.
- До полудня, - донеслось в ответ. - Возвращайся счастливой!
Вот он - случайный встречный, стоит в шаге от нее, вскидывает руку и машет на прощание. Все еще в шаге от нее - настолько невероятно долгом, что его, быть может, не преодолеть и за несколько лет. Разворачивается, уходит подмосковными дворами. А Келли остается здесь. Где-то здесь. Интересно, где именно это здесь?
Улицы превратились в карнавал, дразня ошалевшую и немного испуганную путницу - "Угадай меня!". Темные, без единого фонаря, и залитые светом рекламных витрин, безлюдные, и забитые настолько, что не протолкнуться, раскаленные солнцем и закутанные в ночь - они призрачно перетекали друг в друга.
"Угадай меня!"
Засыпанная цементом дорожка у огромного, гулкого собора становилась вдруг палубой яхты в неизвестном море - как тут понять, какое именно, если что в одну сторону, что в другую - переменчивая солёная гладь и крики чаек? Пять минут на мосту под половинкой - ровно по шаблону срезали - луны, еще пять - на тесном и шумном рынке Хургады. Там Келли все-таки добыла нектаринов - не обычно сладкого гореутолителя, а кусочек привычной реальности. Помогло не сильно - какая уж там привычная реальность, когда шаг-другой - и вот ты уже вытряхиваешь набившийся в кеды египетский песок, примостившись на бортике островерхой крыши какого-то невероятного четырехэтажного домика. Рядом поскрипывает флюгер - жестяной человечек с луком в одной руке и стрелами на четыре стороны ветра в другой.
Внизу тонкое покрывало первого снега разбрасывает в стороны искры света ночных фонарей, и поэтому светло, а в чистом небе чья-то щедрая рука насыпала фантастических, ярких звезд, и откуда-то доносится негромкая музыка - играют то ли фанк, то ли блюз - плавно, величаво, торжественно. В неизвестном городе правила атмосфера задержавшегося праздника - будто несколько часов тому назад здесь встречали Новый Год, но бокалы уже отзвенели, фейерверки отбились звонкой краской о небо, и теперь стояла густая праздничная полу-тишь. Взрослые ведут неторопливые разговоры, дети ложатся спать, ожидая на следующий день найти под елкой яркую коробку с подарком… Впрочем, не все.
Двое - мальчик и девочка - играли на крыше напротив, через улицу.
“И как я их сразу не углядела?” - весело удивилась Келли. - “А может быть, они здесь тоже в гостях, как и я?”
Дети бегали среди каминных труб и крохотных слуховых окошек, и перекидывались пестрым тряпичным мячом.
- Э-эй! - Келли замахала им рукой. - Ребята! Вы не подскажите, куда я попала? Что это за город?
Машут в ответ - и вот уже встали рядом у бортика со своей стороны улицы. Видимо, брат и сестра - светловолосые, ясноглазые, разрумянившиеся на морозе. Кричат что-то в ответ, жаль только, что непонятно. Келли виновато разводит руками - не понимаю, извините. Дети переглядываются, шушукаются между собой, так что через улицу перебираются лишь отдельные ноты незнакомой речи. Минута - и что-то порешили. Мальчик поднимает руку и показывает Келли тот самый шарик, покачивает его на ладони - дескать, лови! - и бросает.
Но рядом вдруг заверещал флюгер - на улицу некстати заглянул припозднившийся ветер. Мяч дрогнул и вдруг раскрылся, распластался по воздуху длинной цветастой лентой, и понесся вслед за несущей его воздушной рекой. Шарф летел совсем рядом, в каких-то жалких сантиметрах от вытянутой руки. Келли подалась чуть вперед, не глядя цапнула воздух - и почувствовала, что пестрая лента, словно живая просится на свободу, бьется у нее в кулаке.
И тут же - испуганный детский вскрик на два таких похожих голоса. И ощущение триумфа - поймала же! - стремительно сменяющееся испугом от понимания, что крыши под ее ногами больше нет. Внизу по улице прошла поземка, сметая нарядный снежок с промерзших камней мостовой.
Первое, интуитивное - зажмуриться. Не так страшно. Хотя какое там “не так”, когда сердце сбежало в пятки еще невероятно долгое мгновение назад. Обругать себя последними, бессильными словами, тут же с собой помириться - ну да, дура и есть дура, хотела приключений - вот, огребла по полной. Но если уж не судьба, если уж сейчас она шмякнется вниз - в такой момент с собой ссориться нельзя.
Начинаешь с собой мириться, разговаривать, вспоминать, обсуждать - и сразу столько тем, которые нужно обговорить, и столько слез, которые нужно выплакать, и столько посмеяться сквозь слезы.
Сколько у меня еще времени, а?
Скажи мне, ветер. Это ты налетел незваным гостем, это ты сорвал меня с крыши, как пушинку. Скажи, сколько еще?
Лето, и Келли - тогда еще совсем-совсем маленькая - делает с братом воздушного змея. На дворе ясный, ветреный день. Нитка разматывается, змей - неразличимая точка где-то там в поднебесье, а Митя и говорит - смотри, какая чудесная арфа. Всего с одной струной, но в ней - вся музыка ветра. И начинает перебирать пальцами по единственной нитке, словно играет - серьезный, сосредоточенный. И ветер начинает ему подыгрывать…
Сколько у меня еще времени, а?
Скажите мне, крыши. Вы, наверное, уже снова там, высоко, а я уже у самой земли. Часу не знакомы, а я все равно подарила вам свое сердце - с первого взгляда.
А вам ведь не нужно таких подарков, да? Зачем вам самая глупая часть человеческого тела - наивная, порывистая, толкающая на такие вот сумасшедшие поступки?
Вы мудрее людей, крыши. Мы-то сами, идиоты, не имеем ни малейшего понятия, зачем делаем такие подарки друг другу. Но делаем, и сами же страдаем - потому что подарки, как известно, не возвращают.
Сколько у меня еще времени, а?
Секунды? Доли секунды? Почему я думаю обо всех этих глупостях? А почему бы и нет? О чем в такой момент надо думать? Интересно, продаются где-нибудь брошюры, рекомендующие хорошие темы на подумать, когда падаешь с крыши вниз? А может, сейчас, вот уже… А может, нет. Может, так и будет - пока я не открою глаза? Такая простая формула бессмертия. Просто не открывай глаза. Не открывай, хорошо?
Сколько у меня еще времени, а?
Открыла.
Открыла? Молодец! Теперь хоть стой, хоть падай. Наверное, все-таки стой - падать ты уже пробовала, и до сих пор падаешь… Но край крыши - вот он, никуда не делся, рукой подать. Потянулась. Ухватилась. Заскребла кедами по промерзлой черепице - хоть ползком, хоть на четвереньках, хоть как, только бы подальше оттуда.
Села. Стряхнула с ресниц примерзшие слезинки. Мелкими, частыми глотками начала пить предрассветный воздух.
Не упала.
“Так не бывает, - думала Келли. - Так просто не может быть. Есть же в мире определенные правила. Нельзя выйти из дома в дождь без зонтика, и вернуться сухой. Нельзя посмотреть на себя заспанную утром в зеркало, и не испугаться. Наконец, нельзя и упасть с крыши, повисеть немного в воздухе, а потом решить, что на крыше тебе больше нравится.”
“А то, что нельзя половину жизни провести в Подмосковье, а потом посреди ночи унестись за тридевять земель - это у тебя каким пунктом идет, дорогуша?”
Шмыгнула носом, но все-таки улыбнулась. Вот и молодец - в первый-то раз всегда улыбнуться сложнее всего.
“И если уж взялась за такой бред, как составление списка законов мироздания, запиши туда - нельзя встретиться с чудесами лицом к лицу, и продолжать делать вид, что ко всему готова,” - не унимался внутренний голос.
Прыснула. Внутренний голос как-то поменялся - стал задорнее, смелее, насмешливее. Келли он таким понравился гораздо больше, вот только… Ну будто с акцентом говорит.
“И с самой все в порядке, и шарф-то ты поймала, так на что жаловаться?”
Шарф. И правда, шарф. Виновник этого нечаянного приключения, про который она уже начисто успела забыть. И который, как оказалось, до сих пор зажат в левой руке - свисает, бедолага, смирился с тем, что полетать ему не дали.
Келли повязывает трофей на шею, и запоздала удивляется, что до сих пор не замерзла.
“В детстве, помнишь, Кел - тогда ты как-то проще относилась к тому, что люди могут летать. И сама хотела, да вот что-то не сложилось, как я посмотрю.”
Вспомнила. И проснулась.
- Кел! Келли! Пора вставать! - Брат сначала аккуратно трогает девочку за руку, затем трясет за плечо. Та уже проснулась, но виду не подает, лишь иногда за прикрытыми ресницами проблескивает короткий хитрый взгляд.
- Ну хватит уже дурачиться, подъем! - Митя трясет сестру как грушу, а затем начинает раскручивать кокон, в который та ухитрилась превратить за ночь одеяло. Келли хохочет и отбивается подушкой. Наконец, победила дружба.
Летние каникулы. Целое бесконечное лето впереди. Что оно готовило на следующую неделю, или там на месяц - о таких вещах маленькая Келли не задумывалась. Но сегодняшнее утро определенно стоило того, чтобы умыться, расчесаться, одеться, слететь стремглав с лестницы, проглотить неглядя тарелку каши и бутерброд с вареньем, и теперь уже самой тормошить брата, который все еще чего-то возился. Все они еще чего-то возятся, когда ты уже ко всему готова, баки заправлены, диспетчер велел что-нибудь накинуть, а то ветер на улице просто кошмарный, ключ на старт, и тебе двенадцать.
- Долго не задерживайтесь, - напутствовала мама. - Митя, присмотри за сестрой, а то улетит еще в теплые страны!
- Улечу! - обрадованно верещала Келли. - Непременно улечу! Но к обеду вернусь.
- Ну если так, тогда можно.
И дети припустились наперегонки к взлетно-посадочной полосе с самолетами под мышкой.
Именно так, рано-прерано утром. Пока еще не прибежали соседские мальчишки, и не устроили футбольное поле, здесь - посадочная полоса.
Самолеты всегда делали вместе - Митя выпиливал детали из фанеры, а Келли собирала. Брат приделывал моторчик, который будет вращать пропеллер, а сестра бралась за кисти и краски и расписывала уже почти готовый планер во все цвета, какие приходили ей в голову. Коричневый, как древесный ствол, корпус и зеленые в хвою крылья. Лиловый с морозными узорами, словно ёлочная игрушка.
И запускали, само собой, тоже вместе. Ключ на старт! Жужжали крохотные двигатели, самолетики неуверенно прыгали по земле, но затем обязательно отрывались от нее и набирали высоту. Митя всегда смотрел вслед своему планеру со строгим прищуром - подмечал какие-то ему одному понятные мелочи, чтобы по возвращении домой вновь взяться за кальку и карандаш и что-то поправить для следующей модели. А Келли… она просто была там. Летела рядом с крошечной фанерной моделью, испуганно ахала, попав в очередную воздушную яму, сжимала кулачки, глядя как самолетик борется с чересчур сильным для него встречным ветром. И потом - сама не понимала каким чудом оказывалась на земле, там же где стояла.
И знала, что вновь будет возиться с вонючим клеем, рассматривать непонятные схемы, лишь бы только опять прибежать сюда поутру, и крикнуть “Полетели!”, когда яркий самолетик оторвется от земли.
Не было у голоса никакого акцента. Просто чистый. Просто звонкий. Просто детский. Чудесный, восторженный, готовый удивиться целому миру голос, который на многие-многие годы заснул, ведь вокруг не было ничего интересного - по-настоящему интересного. Институтская суета, шумные вечеринки, свиданки, одна квартира, работа, другая квартира, новые люди, старые друзья - все это для ребенка слишком сложно и непонятно. А когда не интересно - что ребенку тут делать-то? Вот он и убегает туда, где любопытно, а если поздно - то просто ложится спать. Вот только просыпается на следующее утро кто-то другой. И идет по уже привычным делам, увлекается тем, на что косо посмотрел бы вчера, забывает о чем-то, что хотел сохранить в памяти - просто потому что уже вырос из таких глупостей, как фанерные самолетики.
А ребенок спит. И иногда, чтобы его разбудить, нужно не меньше, чем настоящее волшебство.
Ну давай же, Кел. Тебя же сейчас просто разорвет, если ты это не скажешь.
- Полетели! - звонко кричит девушка, и второй раз за ночь сигает с крыши.
Но на этот раз - вертикально вверх. Яркий самолетик отправился в полет, оставляя за собой пестро-шарфяной след и оголтело вращающийся флюгер. А на крыше осталось что-то невидимое, но невыносимо тяжелое. Нечто вздохнуло, когда порыв ветра повалил его на бок, и медленно просело внутрь себя. Это люди прочны до невероятности, такое на себе таскают, и ничего - живут. Но сам по себе сброшенный с сердца камень существовать не может - и превращается из весомой пустоты в просто пустое место.
Кто еще может оказаться везде и сразу? Кто не мерзнет, не страдает от жары? Кому все равно, куда падать, если все равно летишь? Надо же было столько времени потратить, чтобы понять элементарную вещь! Просто ты стала ветром, Кел. И знаешь, что самое прекрасное? У тебя еще чертова уйма времени до полудня.